когда я подошел на регистрацию. «А вдруг Павел был не прав? А вдруг я все-таки есть в этих списках? А вдруг меня спросят, почему лечу через Минск?» Я ждал опасности буквально отовсюду.
На мое счастье девушка-пограничник в будке паспортного контроля равнодушно взяла паспорт, равнодушно глянула в него и, шлепнув штамп о выезде, так же равнодушно вернула. Без единого вопроса.
Пройдя регистрацию и паспортный контроль, я направился в бар и заказал себе бокал «Хеннесси». Он стоил какую-то совершенно копеечную сумму. Рядом со мной сидел пожилой мужчина и тоже пил коньяк. Он как-то сразу определил, что я из России. Мы разговорились. Он оказался замом начальника службы безопасности аэропорта «Минск», в тот день он ушел на пенсию. Это был позитивно настроенный, оптимистичный мужик, который хотел продолжать работать и даже дал мне номер своего телефона. Узнав, что я предприниматель из России, он предположил, что я, наверное, могу открыть в Белоруссии филиал и взять его в свою фирму… Я же в тот момент покидал Родину, страну, в которой вырос, в которой многого достиг и которую искренне любил. И я понятия не имел, когда вернусь.
Сотрудник ФСБ Павел в московском кафе тем мартовским вечером все мне сказал правильно: в Беларусь ориентировки отправлять только собирались. Путь оттуда мне пока был полностью открыт. И кажется, я стал первым, кто рассказал в прессе, что сбежать из России можно через Беларусь.
Сидя в салоне самолета и наблюдая за тем, как стюардесса жестами объясняет правила безопасности, я вдруг подумал: «Ходорковскому не повезло. Он не успел уехать и сейчас в тюрьме».
В полете я наконец-то выспался. Из аэропорта Кеннеди я вышел в темноту вечернего Нью-Йорка. Шел дождь. И мне, конечно же, нужно было где-то ночевать.
Друг моего отца Армен приехал в Америку в девяностых, а затем вернулся в Новороссийск реализовывать новые бизнес-идеи. Он узнал, что я уезжаю, за сутки до моего побега. Я попросил его помочь с адвокатом и жильем на первое время, и Армен дал мне контакты женщины по имени Анна. Она жила в Бруклине, работала ассистентом адвоката. (Наше знакомство с нею в будущем продолжится, поскольку услугами адвоката, ее шефа, я решу воспользоваться некоторое время спустя.) Буквально за сутки до приезда в Нью-Йорк Анна нашла мне квартиру с посуточной оплатой. Я попросил ее подыскать отель поближе к ее офису. Она отправила мне эсэмэс с адресом. Платить нужно было около 100 долларов в сутки. Но Анна почему-то не предупредила меня, что это будет не отель, а квартира в жилом доме. В аэропорту я взял желтое такси, таксист молча повез меня по адресу, который я назвал. За окнами сначала пролетела трасса, ведущая из аэропорта, затем начались жилые кварталы Бруклина. Но я не различал ничего, кроме дождя, барабанившего в стекла, и редких неоновых вывесок по сторонам.
Точно так же молча таксист высадил меня возле дома на Ocean Parkway и вытащил из багажника мой чемодан. Поставил его на асфальт и уехал.
Я стоял перед самым обыкновенным бруклинским жилым домом. Первая мысль была: «Я приехал не туда». Возможно, отель где-то рядом?.. На дворе ночь, дождь, я в незнакомом месте, практически не знаю английского. И непонятно, чего ждать в этом совершенно пустом, безлюдном районе, в темноте, кажущейся необитаемой. «Не убили там – убьют здесь», – подумалось мне.
Пока я летел, и мобильная связь не работала (в то время в самолетах не было еще wi-fi), Анна отправила мне кое-какую информацию. Уже в Нью-Йорке я нашел в телефоне это эсэмэс с номером хозяина квартиры. Анна писала, что он привезет ключи, нужно просто позвонить. Позвонил. Все, что я сумел произнести в телефон, было: «I’m here». Через пятнадцать минут этот парень приехал. Четверть часа ожидания меня одолевал мандраж от неопределенности и непонимания, что же на самом деле происходит. Парень оказался французом. Он подъехал, отдал мне ключи, и до меня наконец дошло, что жить придется не в отеле… Он показал мне квартиру и спросил, нужно ли что-нибудь.
Я был очень голоден. Парень подвез меня до заправки, и там я смог купить donut (жареный пончик) и колу. Нормальной еды – я спросил его про суп – на заправке не было. Парень намекнул, что ему вообще-то нужно ехать, да и он, строго говоря, не обязан возить меня. В общем, пончик с колой стал моим первым американским ужином.
Помимо столь возвышенного чувства, как тоска по родине, эмигрант испытывает давление массы вещей донельзя приземленных. Надо думать, где жить, на что жить, чем питаться.
Оказавшись в своем новом временном доме, я ощутил подступающий к горлу ком. Я понимал, что потерял буквально все: бизнес, который начинал с нуля и которому посвятил много лет, все деньги, все.
Один в ночном, дождливом, незнакомом городе. Все, кто мне дорог, остались там, на родине. А здесь ни друзей, ни родственников, ни планов на будущее, ни твердой земли под ногами.
Если честно, сейчас уже не помню деталей: не могу, например, описать, какая в той квартире была мебель или какого цвета обои, однако точно помню, что сильнее всего хотел домой. И все же главная моя мысль в те минуты была: «Заграница лучше тюрьмы».
Нормально поесть удалось лишь на следующий день. Проснувшись, взял такси и отправился на Брайтон-Бич. Там, в одном из русских ресторанов, заказал еду, которую считал для себя относительно приемлемой.
В квартире на Ошен-Паркуэй можно было жить три дня, дальше следовало найти более-менее постоянное жилье. Накупив на Брайтоне русских газет, я стал звонить по объявлениям. И понял, что снять квартиру без документов в Америке – целый квест.
Официально я считался туристом. А тем, кто сдает апартаменты, нужен был тот, кто легально проживает в Америке, с номером социального страхования, с бумагами, подтверждающими регулярность и величину дохода. В общем – тот, кто крепко, в их понимании, стоит на ногах. Я такого впечатления не производил, номера социального страхования не имел, работы у меня тоже не было. Поиск квартиры мог затянуться. Живя в России, я и представить не мог, что найти место для постоянного проживания в Нью-Йорке, не имея документов и легального статуса, настолько сложно.
Большую часть квартир держат в своих руках риелторы, и мне пришлось обратиться к ним. Я был готов оплачивать их услуги. Но каждый раз они предлагали мне что-то, на мой взгляд, совершенно ужасное. Например, квартиру в паршивом районе в Сигейт в многоэтажном жилом доме с отвратительно грязным лифтом и криками, раздающимися буквально отовсюду. Это был неблагополучный, криминальный район.
Тогдашнее мое состояние можно было назвать депрессивным не только из-за проблем с жильем. Мысль, что я боролся как мог и все равно проиграл, преследовала меня неотступно. То, как я чувствовал в те дни, могу описать одним лишь словом: жуть.
Спас меня Володя. Он был близким другом Армена – того самого, что дружил с моим отцом и жил теперь в Новороссийске, – и у Володи в Нью-Йорке имелась квартира, из которой только что съехали квартиранты. Устав воевать с риелторами и отметать предложения, на которые было страшно соглашаться, я позвонил Армену и попросил помочь. И Армен дал мне Володины координаты. В квартире, правда, полным ходом шел ремонт, и поэтому Володя на первые две недели выделил мне комнату у себя в доме. Пригласил погостить, как доброго старого друга.
Он старался меня успокоить и обнадежить. Рассказывал, как сам приехал в Нью-Йорк из украинского города Хмельницкого, с пятьюстами долларами в кармане, имея семью и маленького ребенка – и, буквально на следующий день, пошел работать на завод, где за пять долларов в час собирал электрические лампы. «Ничего, выжили, – говорил Володя. – Теперь я путешествую четырежды в год и смог дать сыну медицинское образование. И я, и моя жена работаем в хороших компаниях. У тебя тоже все в порядке будет, вот увидишь».
Через неделю после приезда в Америку у меня случился приступ – резко закололо в боку.
